Думки мої думки,
Горе мені з вами,
Мабуть це хвороба,
Я цього не знаю.

Може мої роки,
Та болячки різні,
Може то є рани,
Кров тече як річка.

Вкрали в нас майбутнє,
Пам'яті немає,
Завтра день настане,
Я цього не знаю.

April is both National Poetry Month and Mathematics and Statistics Awareness Month, so a few years ago science writer Stephen Ornes dubbed it Math Poetry Month. If the words “math” and “poetry” don’t intuitively make sense to you as a pair, poet and mathematician JoAnne Growney’s blog Intersections—Poetry with Mathematic is a perfect place to start expanding your math-poetic horizons. The blog includes a broad range of poems with mathematical themes or built using mathematical rules.

Take "Geometry," by former U.S. Poet Laureate Rita Dove:

I prove a theorem and the house expands:
the windows jerk free to hover near the ceiling,
the ceiling floats away with a sigh.

Or “In Praise of Fractals” by Emily Grosholz, published in The Stars of Earth: New and Selected Poems (2017, Word Galaxy Press):

Euclid’s geometry cannot describe,
nor Apollonius’, the shape of mountains,
puddles, clouds, peninsulas or trees.
Clouds are never spheres,
nor mountains cones, nor Ponderosa pines;
bark is not smooth; and where the land and sea
so variously lie about each other
and lightly kiss, is no hyperbola.

Compared with Euclid’s elementary forms,
Nature, loosening her hair, exhibits patterns
(sweetly disarrayed, afloat, uncombed)
not simply of a higher degree n
but rather of an altogether different
level of complexity:
the number of the scales of distances
describing her is almost infinite.

Growney casts a wide net on her blog, which begins with the words: "Mathematical language can heighten the imagery of a poem; mathematical structure can deepen its effect." Some poems she features, like “Geometry," use mathematical themes or images; some are by mathematicians or math students. Growney has also gotten interested in the mathematics of poetic forms and poetic forms that employ mathematics.

Of course, sonnets and haiku are famous for employing strict counts on lines and syllables. But she is also interested in newer forms, often inspired by the constrained writing exercises of the French Oulipo group(https://poets.org/text/brief-guide-oulipo), which was founded by mathematicians and poets.

One such form is the “Fib”(https://poetrywithmathematics.blogspot.com/2010/10/fib-form-that-gathers-strength.html), a type of poem based on the Fibonacci sequence in math. The Fibonacci sequence starts 1, 1, 2, 3, 5, 8, and so on; each term (after the first two) is the sum of the two terms before it. In a Fib poem, the first line has one syllable, the second one syllable, the third two, the fourth three, and so on. Growney, a retired math professor who sometimes teaches writing workshops, says a limited form like the Fib can help beginning poets who are having trouble starting.

For example, from “Fibonacci Poems” by Athena Kildegaard, published in Rare Momentum:

Kiss
me
again
tongue and lips
like Fibonacci's
sequence, each movement a spiral,
enfold, unfold, a working through and against, again.

Growney grew up wanting to be a writer. “I read Little Women as a girl, and maybe it was partly the name connection, but I thought that I wanted to be a writer like Jo.” She was also good at math, though, and ended up with a scholarship to study it in college. She stuck with it and earned her Ph.D. in 1970 at the University of Oklahoma. During her career as a math professor, her interest in writing continued. She took poetry classes at a nearby college when she could, discovered the math poetry anthology Against Infinity while doing a sabbatical project about mathematics and the arts, and started to see her feelings about mathematics echoed in poetry.

Mathematics and poetry, Growney says, are both “formats that can convey multiple meanings.” In mathematics, a single object or idea might take different forms. A quadratic equation, for example, can be understood in terms of its algebraic expression, perhaps y=x2+3x-7, or in terms of its graph, a parabola. Henri Poincaré, a French polymath who laid the foundations of two different fields of mathematics in the early 1900s, described mathematics as “the art of giving the same name to different things.”

Likewise, poets create layers of meaning by utilizing words and images that have multiple interpretations and associations. Both mathematicians and poets strive for economy and precision, selecting exactly the words they need to convey their meaning.

These features of mathematics and poetry can make them daunting and frustrating for students. “If a student sees only one meaning and the intent is to exploit another meaning, it seems manipulative or unfair,” says Growney. But Growney’s approach to poetry can also inform our attitude towards unfamiliar mathematics. “A rule I use for poetry is you first of all read it through once without worrying about understanding,” she says. “If there’s something you like about it, read it again. Give yourself ten readings before you say you don’t understand it.”

As a professor, she used poetry in her mathematics classes to help students to connect emotionally to mathematics, learn a little bit about the history of what they were doing in class, and think of mathematics as a shared human experience. Now that she is retired, she is still active in the math poetry world, often participating in poetry events at the annual Joint Mathematics Meetings, the largest math conference in the U.S., and the Bridges conference on mathematics and the arts(http://www.bridgesmathart.org).

From her poems is “My Dance Is Mathematics,” about Emmy Noether and women in mathematics. The poem begins with a with a poetic foreward that mathematician Hermann Weyl used to eulogize the great mathematician when she died in 1935:

Down, down, down into the darkness of the grave
Gently they go, the beautiful, the tender, the kind;
Quietly they go, the intelligent, the witty, the brave.
I know. But I do not approve. And I am not resigned.

It continues:

They called you der Noether, as if mathematics
was only for men. In 1964, nearly thirty years
past your death, I saw you in a spotlight
in a World's Fair mural, "Men of Modern Mathematics."

Colleagues praised your brilliance--but after
they had called you fat and plain, rough and loud.
Some mentioned kindness and good humor
though none, in your lifetime, admitted it was you
who led the way in axiomatic algebra.
Direct and courageous, lacking self-concern,
elegant of mind, a poet of logical ideas.

At a party when you were eight years old,
you spoke up to solve a hard math puzzle.
Fearless, you set yourself apart.

I followed you and saw you choose
between mathematics and other romance.
For women only, this exclusive standard.

I heard fathers say, "Dance with Emmy--
just once, early in the evening. Old Max
is my friend; his daughter likes to dance."

If a woman's dance is mathematics,
she dances alone.

Mothers said, "Don't tease. That strange one's heart
is kind. She helps her mother with the house
and cannot help her curious mind."

Teachers said, "She's smart but stubborn,
contentious and loud, a theory builder
not persuaded by our ideas."

Students said, "She's hard to follow, bores me."
A few stood firm and built new algebras
on her exacting formulations.

In spite of Emmy's talents,
always there were reasons
not to give her rank
or permanent employment.
She's a pacifist, a woman.
She's a woman and a Jew.
Her abstract thinking
is female and abstruse.

Today, history books proclaim that Noether
is the greatest mathematician
her sex has produced. They say she was good
for a woman.

When Growney started her math poetry blog, she thought she had about a year’s worth of material. Since then, far from dancing alone, she has made connections with poets and mathematicians around the world, finding more and more to share. Eight years and almost 900 posts later, she says, “I have more than I started with.”

For more details, please take a look to Growney’s blog at: https://poetrywithmathematics.blogspot.com

Прости меня Господи грешного,
Ведь грешил я не веруя,
И грешил я сознательно,
Обманывал и уговаривал,
Просил и задабривал,
Заповедей твоих не слушался,
Всегда считал себя обиженным,
Не ценил, что имел,
И просил много лишнего,
Жизнь прошла, дети выросли,
Дом построен, деревья посажены,
Не суди меня строго грешного,
Слаб и падок к утехам жизненным,
Нет здоровья, душа вся измучилась,
Впереди пустота необъятная,
И покинет душа тело бренное,
Поглотит огонь грехи страшные,
И развеют пепел по воздуху,
А душа, чистая, светлая,
Вознесется к тебе, о Господи!

Бог мне дал,
Всего по многу,
Жизнь прошла,
Пора в дорогу.

Он меня к себе зовёт,
Нужен я ему,
Почёт...

Потеряю память, страх...
И вернусь к нему опять,
Он меня к себе возьмёт,
Не обидет, не умрёт...

Вечность может впереди,
Он решает, он вершит.
Не глядя ему в глаза,
Повинуюсь не спеша.

Субботний вечер,
Шабат Шолом,
А может свечку,
И мы зажгём?

Хоть не евреи,
В огонь взглянём,
Увидим горе,
Увидим смерть...

А может даже,
Поймём о нём,
Зачем ему мы?
Куда идти?

А может просто,
Встать и уйти?
Кругом вопросы,
Ответ один...

Зажги свечу,
Там поглядим...

“Happy white peoples independence day
the slaves weren’t free but I’m sure they
enjoyed fireworks.” - Chris Rock

Четвёртого июля в стране кругом салют,
Четвёртого июля - колонии капут!
Четвёртого июля у Криса бенефис,
Четвёртого июля у чёрных вдруг - каприз...

Рабам скакать от счастья, негоже по утру,
Ведь рабство продолжалось, обиду затая,
Крис Рок провозглашает, подумав загодя,
Что рабство - это в генах, а белым - хорошо!

Четвёртого июля у белых выходной,
Для чёрных развлечение и для рабов - салют,
Четвёртого июля у чёрных вдруг - мечта,
Рабы должны быть белыми, у чёрных навсегда!

Тогда бы независимость настала бы для всех,
И всех рабов замученных отправят по-домам,
В Европу и Израиль - плыви честной народ,
А чёрные с индейцами замутят барбекю...

От слова «протест» – протестуция,
Протестуты и протестутки,
Это – слова народные,
Автор их необъятен,
Таланты его природные
Знают секрет раскрутки
Слов, от которых – свежесть
И никаких тухлятин!

От слова «протест» – протестанция,
Станция с песнями, с танцами,
Станция отправления
И прибытия в те события,
Где власть на земле валяется,
Как нищие с оборванцами,
Где власть не сопротивляется,
Чтоб не было кровопролития.

А тесто протеста месится,
Пока эта власть не повесится,
Не застрелится, не отравится –
Что из этого ей понравится?..
Протестуция – вот красавица
В свете солнца и в свете месяца!
Протестуты и протестутки –
Демократии незабудки.

Это – станция «Протестанция»,
Станция с песнями, с танцами,
С протестутами, с протестутками,
С политическими желудками.
Протестуция гадит власти,
Врёт, что с властью она в разладе, –
Власть, как ветер, ей дует в снасти,
Протестуция – в шоколаде!

Юнна Мориц

Он понимал, что уезжал,
И допускал - зубооскал,
Он уходил, ей говорил,
Не забывай, и понимай...

Время прошло, здоровье ушло,
Он не хотел, и не желал,
Он уходил, и забывал,
Он - уезжал...

Он говорил, что ей всё простил,
Душа не лежала, и сердце устало,
Он всё же искал, но в ступор тут впал,
Ходить всё по кругу... Отдал её другу...

Кони версты рвут наметом,
Нам свобода дорога,
Через прорезь пулемета
Я ищу в пыли врага.

Застрочу огнем кинжальным,
Как поближе подпущу.
Ничего в бою не жаль мне,
Ни о чем я не грущу.

Только радуюсь убойной
Силе моего дружка.
Видеть я могу спокойно
Только мертвого врага.

Нестор Махно

Уже давным-давно замечено,
как некрасив в скафандре Водолаз.
Но несомненно: есть на свете Женщина,
что и такому б отдалась.

Быть может, выйдет из воды он прочь,
обвешанный концами водорослей,
и выпадет ему сегодня ночь,
наполненная массой удовольствий.

(Не в этот, так в другой такой же раз.)
Та Женщина отказывала многим.
Ей нужен непременно Водолаз.
Резиновый. Стальной. Свинцовоногий.

Вот ты
хоть не резиновый,
но скользкий.
И отвратителен, особенно нагой.

Но Женщина ждёт и тебя.
Поскольку
Ей нужен именно такой.

1959.

Помню,
в бытность мою девицею
мной увлекся начальник милиции.
Смел. На каждом боку по нагану.
Но меня увлекли хулиганы.

А потом полюбил прокурор.
Приглашал с собой на курорт.
Я была до тех пор домработницей.
Обещал, что сделает модницей.
Подарил уже туфли черные.
Но меня увлекли заключенные.

А потом я жила в провинции,
населенной сплошь украинцами.
И меня, увидав возле дома,
полюбил секретарь райкома.
Подарил уже туфли спортивные.
Но меня увлекли беспартийные.

1959.

Владимир Уфлянд,