В Москве возбудили уголовное дело о применении насилия в отношении представителя власти (статья 318 УК) против бывшего следователя КГБ Александра Цопова, которого приставы избили в Басманном суде.

70-летний Цопов выступает защитником 74-летней «гражданки СССР» Валентины Реуновой, которая называет себя «председателем Верховного Совета СССР». В январе 2024 года ее задержали по обвинению в оправдании терроризма (часть 2 статьи 205.2 УК) и склонении к насильственному захвату власти в РФ (статья 205.1 УК) из-за стрима в ютьюбе. Она находится под домашним арестом. При этом статуса адвоката у Цопова нет.

Конфликт с приставами произошел 23 апреля в Басманном суде Москвы. По словам Цопова, после 18:00 приставы потребовали, чтобы он и другие слушатели покинули суд, поскольку рабочий день завершился. При этом назначенное на тот день заседание по делу Реуновой еще не началось.

Цопов сделал замечание приставам, что они «разгуливают с фашистской фасцией» на шевронах, а когда один из них по фамилии Новиков начал, как утверждается, «выволакивать» дочь Реуновой на лестницу, схватил его за руки. В итоге оба упали на скамейку.

Судя по видео из коридора суда, к мужчинам подошли еще два пристава, после чего Цопова повалили на пол и надели на него наручники. При этом Новиков угрожал насилием бывшему следователю КГБ: «Я тебя задушу нахуй… Руки отдал, щас по почкам въебу, блять». Его коллега пнула лежащего Цопова со словами «Иди на хуй, тварь старая».

У Цопова пошла кровь из носа. Приехавшие в суд врачи скорой помощи оказали ему первую помощь и отвезли в больницу, после чего его доставили в РОВД «Красносельское». Там бывший следователь КГБ написал заявление с требованием возбудить против пристава Новикова уголовное дело о превышении служебных полномочий.

Новикова вскоре отпустили из полиции, а Цопова задержали. На следующее утро его доставили в Мещанский межрайонный следственный отдел, где в отношении него возбудили уголовное дело.

Самое интересное в этом деле, что «Граждане СССР» отрицают распад Советского Союза, пользуются советскими паспортами, считают нынешние российские власти нелегитимными и отказываются платить налоги, счета ЖКХ и штрафы. Это движение (под разными названиями, одно из них «СССР») включено в России в перечень экстремистских организаций.

Подробности: https://x.com/mediazzzona/status/1916487439817834512

«В постсоветской России ничего не изменится, пока рожденные в СССР люди не отойдут от руля» — знакомая фраза?

Ее то и дело повторяют всевозможные публичные персоны...

Много лет назад в интеллектуальной среде появилось слово «совок». Это и Советский Союз, и обзывательство в адрес человека, который ностальгирует по самому вкусному пломбиру и сталинской «крепкой руке».

«Совков» винят во всех бедах России: в список прегрешений включают слаборазвитый бизнес, «грубость» продавщиц в магазинах и, конечно, приход Путина к власти. При этом считается, что повлиять на ситуацию невозможно: мол, советская власть создала особый тип человека и ничего теперь с этими «Франкенштейнами» не поделаешь. Остается только ждать.

Самая популярная версия происхождения слова «совок» в значении «нечто советское» (в особенности «советский человек») — что ее придумал певец Александр Градский: якобы он выпивал с друзьями в детской песочнице и ему в качестве бокала достался совок. Хотя есть сведения, что «совок» был в ходу еще у стиляг в пятидесятые.

Градский говорил, что «совок» — это «нечто безысходное и милое». Ныне это почти всегда оскорбление. Причем подкрепленное целой теорией.

Одно из первых определений слова «совок» было опубликовано в лондонском журнале New Statesman в 1993 году. Автор статьи «Кто правит Россией?» объяснял, что «совок — это человек, который любит березы и считает, что они растут только в России. Совок любит все запрещать, говорить „нет“ на любую просьбу и работать в кабинетах с обитыми дерматином дверями».

Это теория о том, что советская эпоха породила особый «социокультурный антропологический тип» — «человека советского» (терминология социолога Юрия Левады). В более радикальном изложении — что советская власть извратила природу человека и произвела на свет «Homo soveticus», или «гомососа» (терминология философа Александра Зиновьева).

Советская власть, особенно в ранний свой период, и впрямь увлекалась социальной инженерией. Первый нарком просвещения Анатолий Луначарский предлагал «лепить» малышей, «гнуть» школьников и «ломать» юношей. Идеолог Николай Бухарин — «обрабатывать» идеологией и «превращать [людей] в живые машины». Идеи социальной инженерии пропагандировались в литературе (особенно детской), в кино, на массовых праздниках. Так, Сергей Третьяков, один из тео­ре­тиков и авторов новых детских книг, заявлял, что «ра­бот­ник искусства» должен стать «психо-инженером, психо-конструкто­ром» и пропагандировать «ковку нового человека».

И Зиновьев, и Левада — каждый на свой лад — признавали, что этот грандиозный эксперимент увенчался некоторым успехом: «новый человек» и впрямь появился. Вот только это был не гордый труженик и сознательный борец за счастье всего человечества, а лукавый, несамостоятельный и боящийся ответственности притворщик- приспособленец. Собственно, «совок».

Очень многие неприятности, которые встречаются россиянам в повседневной жизни, они готовы объяснять «совковостью». Плохой сервис, низкое качество товаров (особенно техники), нерадивость работников, хамство — все это кто-нибудь непременно назовет «совком». В английском же слово «sovok» существует как описание человека, не до конца освободившегося от тоталитарных и советских установок.

Тут вот что странно: СССР и его социальной инженерии давно не существует, пара поколений выросли без них.

Откуда тогда в этих людях «совковость»?

«Левада-центр», продолжающий развивать идеи своего основателя Юрия Левады, настаивает, что советский человек как «социокультурный антропологический тип» продолжает существовать и воспроизводиться.

В 2016 году исследователи заявили, что молодые люди, не жившие при советской власти, «мало чем отличаются по своим жизненным установкам от поколения своих родителей, в меньшей степени — от своих дедов». Сам Юрий Левада до своей смерти в 2006-м был убежден, что «советский простой человек» пережил СССР — и из-за него Россия застряла в исторической петле. Ну или наоборот: те, кто обладает властью, удерживают трансформацию «совков» в «нормальных людей».

В 2021 году «Левада-центр» обнаружил, что 63% россиян (преимущественно люди старше 40 лет) сожалеют о распаде СССР. Тогда же ВЦИОМ установил, что СССР у многих россиян ассоциируется с верой в светлое будущее, стабильностью, спокойствием, уверенностью в завтрашнем дне. В 2023 году эти же результаты подтвердил ФОМ — и добавил, что 80% населения оценивает жизнь в Советском Союзе как хорошую.

Наконец, по данным социологов, больше 60% россиян позитивно воспринимают фигуру Сталина. Ширится представление о том, что советские репрессии затронули только скрытых или явных врагов народа: преступников, воров, коррупционеров. В глазах 24% россиян это делает репрессии оправданными.

Все видят в этих данных то, что хотят: природную предрасположенность к тоталитарной власти, тоску по имперскому величию или двоемыслие и лукавство.

Теория «советского человека» подвергалась суровой критике и к 2020-м уже совсем было вышла из моды. Профессор Русского Института в Королевском колледже Лондона Гульназ Шарафутдинова уверена, что в научном смысле эта теория просто несостоятельна. Приверженные ей исследователи не видят изменений в людях даже спустя десятки лет. Похоже, проблема не в россиянах, упорно не желающих меняться, а в самой теории.

Всемирное исследование ценностей и Европейское исследование ценностей показывают, что ценности и установки россиян не стояли на месте в течение трех постсоветских десятилетий. Как и во многих других посткоммунистических странах, к середине десятых годов граждане России стали более толерантны, а число их социальных контактов (близких друзей и знакомых) стабильно увеличивалось. В обществе рос уровень доверия, все более социально одобряемыми становились истории индивидуального успеха бизнесменов.

Так что во многом исследования о «совках» — это попытка высветить одну модель поведения людей и полностью скрыть другие. Шарафутдинова полагает, что рассуждения о «простом советском человеке» намеренно экзотизируют россиян — то есть делают их «странными» и «чужими» в глазах западных исследователей. Это сказывается на имидже страны и ее граждан за рубежом, а самое главное — пусть и не напрямую, но возлагает коллективную ответственность за возрождение автократии (и за все преступления путинской власти) на людей.

По мнению философа Артемия Магуна, рассуждения о «простом советском человеке» изначально лишь маскировались под научные. На самом деле они прикрывают тот же элитизм, что и бытовые разговоры о «совках» или восклицания властей о том, что им «не тот народ» попался.

Элитизм по отношению к «совкам» не отменяет ни коллективной межпоколенческой травмы, ни ресентимента, который ощущают некоторые россияне, ни желания «жить как раньше». Три с лишним десятилетия ученые, эксперты и публичные интеллектуалы ждут, когда это пройдет, а оно все не проходит, как бы ни менялся мир. Пусть не воспроизводство типа «советского простого человека», но что-то ведь должно объяснять эту устойчивую ностальгию.

Одно заманчиво простое объяснение — культивирование советской ностальгии властью. Владимир Путин и члены его Совета безопасности — самые что ни на есть советские люди, и они упорно навязывают гражданам свои представления про «порядок был», «нас все боялись», «дружбу народов» и тому подобное.

Путинская власть не любит и не умеет рисовать образ будущего. Более половины граждан не представляет, куда страна придет даже через пять лет, не говоря уж о долгосрочных перспективах. Сам Путин уже больше десяти лет не давал предвыборных обещаний и не строил публичных планов. В основном он учил россиян бесконечно спорить о прошлом.

Это отличает Россию от других посткоммунистических стран. Она не могла просто отказаться от советского наследия как оккупационного: ее никто не оккупировал и не навязывал ей коммунистическую систему, она сама навязывала ее соседям. Соответственно, соседи могли считать, что освободились от захватчиков, и строить собственные национальные государства. А Россия волей-неволей должна была стать правопреемником СССР далеко не только в юридическом смысле.

А еще Путин ликвидирует тех, кто все-таки стремился предложить россиянам искать цели в будущем. Любая нацеленность на новизну и перемены автоматически считывается как угроза на любом уровне власти, от участкового до президента. Наиболее востребованными оказываются те же социальные навыки, что и при советской власти: никому не верить, ни на что не надеяться, не высовываться. «Совок» тут ни при чем: это не наследие советского периода, а явление путинского периода, названное старым словом.

Миф о «совках» — разделяющая идея в атомизированном российском обществе. Подобно тому как записные «патриоты» расчеловечивают и лишают субъектности «предателей» и «ждунов», люди с противоположного конца политического спектра расчеловечивают и лишают субъектности «совков».

И те и другие исходят из аксиомы о бессилии настоящего. Все подлинное — это то, что досталось нам в наследство от прошлых эпох, будь то ценности, политические институты или вот хоть «социокультурные антропологические типы». Современная жизнь, современное государство, современные люди ни на что подобное как будто не способны: богатыри — не мы. И потому и те и другие ищут решения современных проблем в прошлом, словно не смея думать о будущем.

В конце концов, сетовать на «совок» — это куда проще, чем конструировать образ будущего.

ПАЦАК
------------

XIX век --> Великороссы --> XX век --> Русские --> Советский народ(Титульная нация: русские) --> XXI век --> Российский народ(Титульная нация: русские) --> XXII век --> ????????

ЛОХОХ
------------

XIX век --> Малороссы --> XX век --> Украинцы --> Советский народ(Титульная нация: русские) --> XXI век --> Украинский народ(Титульная нация: украинцы) --> XXII век --> ????????

ДИЖ
---------

XIX век --> Иудеи --> XX век --> Евреи --> Советский народ(Титульная нация: русские, евреи инвалиды 5-ой графы, идиш - мёртвый язык) --> XXI --> Евреи(ассимилированные в российский и украинский народы) --> XXII век --> ????????

Личные воспоминания о девяностых и образ девяностых в коллективном воображении — это очень разные вещи, они почти никогда не совпадают полностью. Каждый, кто помнит девяностые, помнит их как-то по-своему — и присоединяет свой личный опыт к какому-то расхожему образу.

Это может выглядеть, например, так: «Лихое было время. Я потерял работу и все сбережения, пробовал бизнесом заниматься — братки отжали. Как выжил, сам не понимаю». Или так: «Было время свободы. Я бросила аспирантуру, создала компанию — через два года на „мерсе“ ездила».

История и память тоже очень разные вещи. Память избирательна: обычно мы запоминаем что-то особенно яркое и забываем обыденное. И потом рассказываем, пишем книги и снимаем кино в первую очередь о запоминающемся, опуская обыденное.

Из всего этого яркого за вычетом обыденного у Монеточки (1998 года рождения) складывается в голове картина абсурдистского постапокалипсиса: «В девяностые убивали людей и все бегали абсолютно голые».

Опуская многие подробности, про российские девяностые, как и про многие другие исторические периоды, есть две легенды — «черная» и «золотая». Ни одна из них не полна и не достоверна — на то они и легенды.

«Черную легенду» — образ «лихих девяностых» — начали конструировать (не всегда сознательно) литераторы и киношники, причем когда девяностые еще даже не закончились. Роман Виктора Пелевина «Generation П» вышел весной 1999-го, на эмоциональном дне кризиса после дефолта 1998-го. Тогда же появилась «Большая пайка» Юлия Дубова — роман по мотивам биографии Бориса Березовского, написанный его близким соратником при еще живом прототипе.

В это самое время Алексей Сидоров, Игорь Порублев и Александр Велединский писали сценарий сериала «Бригада», а Владимир Бортко снимал первые серии «Бандитского Петербурга». В 2002-м вышли на экраны «Бригада» и «Олигарх» (вольная экранизация «Большой пайки»), а Михаил Веллер издал книгу «Кассандра», в которой впервые появилось выражение «лихие девяностые». «Жмурки» Алексея Балабанова с тэглайном «Для тех, кто выжил в 90-е» — это уже 2005 год.

Самый важный творец «черной легенды» о девяностых — Владимир Путин, ставший премьером, а затем и. о. президента в том же 1999-м. В 2018 году исследователи ВШЭ пришли к выводу, что в начале своего правления он конструировал миф о своем преодолении слабости государства, победе над задержками зарплат и пенсий, развалом науки и внешнеполитическим бессилием. «Лихой» конец XX века в путинской картине мира стал трамплином для «настоящей» власти, которая и привела народ в «сытое» и «стабильное» время.

При всем при том, скажем, уровень преступности в нулевые был выше, чем в девяностые. Да и сам Путин пришел к власти не как революционер-освободитель, а как ставленник той самой «слабой власти» и «жадных олигархов».

Поборники «золотой легенды» о девяностых перешли в контрнаступление под конец нулевых. Была, например, передача «Девяностые — время надежд» на «Эхе Москвы». В десятые бывшие олигархи и высокопоставленные чиновники активно развивали контрнаступление: раздавали программные интервью и писали книги (раз, два, три, четыре, пять). В 2015-м в Екатеринбурге открыли «Ельцин Центр». Вдова первого президента России Наина Ельцина (да и не только она) настаивает, что девяностые следует называть «святыми», а не «лихими».

В последние годы слышней становится еще одна версия. Ее сторонники (скажем, Алексей Навальный и Елена Костюченко) считают, что не было ни «лихих девяностых», ни «тучных нулевых». Мол, противопоставление эпох ложное, это единая — и еще не закончившаяся — эпоха обмана и ограбления россиян.

Политика оборачивает прошлое на пользу настоящему и будущему. Поэтому политики выхватывают нужную часть коллективной памяти и проводят переоценку девяностых, используя их как подкрепляющий аргумент.

Этим, конечно, активно пользуется Путин. У него девяностые не только «непростые времена», но и время народного подвига. В интервью пропагандисту Дмитрию Киселеву в марте 2024 года Путин приравнивает героический труд нынешнего старшего поколения к героическому труду после Великой Отечественной войны. Примерно теми же словами — «трудовым подвигом» — он называет работу в девяностые сотрудников БАМа.

Но образ девяностых у Путина во многом зависит от целевой аудитории. Например, с его помощью можно сводить счеты и посылать тревожные сигналы. В послании Федеральному собранию 2024 года он упоминает девяностые один раз — но не как время подвига, а как время предательства. Мол, те, кто «набил карманы за счет всяких процессов в экономике девяностых годов», точно не элита. Через два месяца он встречается с предпринимателями и, наоборот, говорит, что раз в девяностые правительство не проследило за приватизацией, то и беспокоиться нечего.

Путину «лихие девяностые» поначалу были нужны в основном как оправдание неудач: мол, с таким-то наследием многого ли можно ожидать? А когда нулевые задним числом назначили «тучными», «черная легенда» о девяностых стала выгодным контрастным фоном для путинской «стабильности».

Но у Путина с его путинизмом есть и гораздо более глубокое отношение к девяностым. Это обида, переходящая в ресентимент (в свое время мы посвятили этой политической эмоции целый выпуск).

У Путина очень длинный список обид. Назовем две. Первая — это расширение НАТО на восток. Сперва в 1999 году, затем в 2004-м, в самом начале второго путинского срока.

Вторая обида — на неуважение, и она еще теснее связана с девяностыми. Весь этот период — с распада Советского Союза до избрания Путина — страна, в общем, ожидала, что переход на рыночную экономику — это билет в клуб «цивилизованных стран». Но эти самые страны никак не хотели воспринимать Россию как равную. Для них она была лишь самым крупным осколком державы, проигравшей холодную войну.

Эта эмоция неприятного недоумения очень понятна и легко охватывает любого человека, выжившего в девяностые, но не получившего хоть какой-то приз. Не то чтобы этот приз кто-то обещал, но было ощущение, что все эти реформы и тяготы не зря. Получается, нас обманули? Предали? Кто же этот предатель?

Придя к власти, Путин сработал трансформатором этого ресентимента. В нулевых у большинства людей девяностые были связаны с обидой. Это была обида не на первый «Макдоналдс» или повсеместные расчеты в долларах, а на распад Советского Союза, нечестную приватизацию и дефолт 1998 года, поставивший многих на грань нищеты.

Путин, изначально подчеркнуто нейтральный по отношению к девяностым, перенаправил народную обиду, постепенно добавляя антизападное послевкусие. Мюнхенская речь 2007 года, Валдайская 2014-го — вехи на этом пути. А за несколько недель до большого вторжения в Украину он объединит обиды на НАТО и Запад в одну. Он скажет про расширение альянса: «Надули. Просто нагло надули», отсылая к фразе аж 1990 года.

Естественно, идея обиды, ресентимента, предательства не ограничивается периодом девяностых. Например, с 2014 года Путин дополнительно ввел понятие «нацпредатели» (у нас был про него отдельный выпуск), назначая на эту роль в первую очередь оппозицию, но позднее расширив до любых групп граждан, которых легко показать в роли пособников Запада и вообще «чужих».

В начале девяностых многие россияне считали главным предателем Михаила Горбачева — мол, он развалил Советский Союз (про это у нас тоже было письмо). После обстрела Белого дома в 1993 году и выборов 1996 года примерно те же люди писали на стенах «Банду Ельцина под суд». Эту понятную эмоцию эксплуатировали политики, которым всегда очень важно понимать, кого назначить виноватым.

Деструктивная эмоция ресентимента с легкостью становится генератором образов врага. По той же политической схеме — разворот ресентимента — выстроен и сериал ФБК «Предатели», назначающий виноватыми олигархов и «семью» Ельцина. Причем виноватыми во всем: в обмане народа, несправедливой приватизации, залоговых аукционах, нечестных выборах 1996 года, а главное, в том, что к власти пришел диктатор. Неудивительно, что прикрепление Путина к хвосту этого перечисления вызвало к жизни старые споры.

Опрос ВЦИОМ 2015 года: у 53% россиян девяностые ассоциируются с чем-то плохим (криминалом, распадом, бедностью, коррупцией, безнаказанностью). А вот опрос ФОМ того же 2015 года: 46% считают, что сейчас общество устроено более справедливо, чем в девяностые; лишь 20% считают, что в девяностые было больше свободы; 63% считают, что власти тогда были менее компетентными и эффективными; 51% — что международное положение России было хуже; 63% — что президент Ельцин принес больше вреда, чем пользы.

Внимание, вопрос: с чего вдруг сразу две прокремлевские опросные службы почти синхронно — осенью 2015 года — заинтересовались, как россияне относятся к девяностым? Все очень просто: 25 ноября 2015 года — официальное открытие «Ельцин Центра» в Екатеринбурге, кульминация «контрнаступления» поборников «золотой легенды» о девяностых.

Чтобы все уж точно всё поняли, директор по коммуникациям ВЦИОМ комментировал: «Исследование показывает, что попытки романтизации девяностых годов наталкиваются на эмоциональную „плиту“ непонимания и неприятия этого периода заметным большинством граждан и поэтому остаются уделом незначительного, хотя информационно активного меньшинства».

Ну хорошо, вот третий опрос — на сей раз «Левады». 2020 год, заявленный повод — «тридцать лет назад началось десятилетие девяностых». 62% россиян считают, что девяностые принесли стране больше плохого, чем хорошего. 42% не могут вспомнить вообще ничего хорошего про девяностые.

Но фундаментальная проблема даже не в этом. Если у людей спрашивать про девяностые, большинство отвечает, что скверное было время. Но если не спрашивать — много ли они об этом думают? Считают ли девяностые «важнейшей и актуальнейшей политической темой», как настаивает Мария Певчих?

Понятно, зачем девяностые (точнее, «черная легенда» о них) нужны Путину. Понятно, зачем они (точнее, «золотая легенда») нужны людям вроде Петра Авена, Михаила Ходорковского или Алексея Венедиктова. Они наверняка будут протестовать, что никакую «золотую легенду» не продвигают, а лишь настаивают, что «все не так однозначно». Но такова логика поляризации: кто не «за этих», тот автоматически «за тех», нравится ему это или нет.

Понятны и баталии вокруг девяностых в нулевые и десятые. Там было много личного. Для участников тех баталий девяностые — не история, а биография, в том числе политическая. Спорщики во многом определяли свое место в мире через свое отношение к девяностым. И понятно, как этими баталиями они раз за разом будоражили воспоминания «простых людей».

Этот спор мог бы кануть в поколенческий разлом, как канул в него спор о перестройке — что Горбачев сделал правильно, что неправильно, — это было важно людям, которые в этом участвовали и это пережили. А теперь-то что, ситуация уже отыграна, остается только разбираться с последствиями.

Но некоторые исторические периоды приобретают символическое значение даже для тех, кто сам их не пережил. В России это, например, Большой террор 1930-х, в мировом масштабе — 1960-е, период рождения современной культуры (как политической, так и популярной). К ним всегда возвращаются как к идеологическому ориентиру. Память о них — это всегда политическая позиция. И даже идентичность: репрессированные или репрессирующие, хиппи или консерваторы оказываются не просто персонажами какой-то давней истории, а «нашими» или «врагами». А иногда даже «предателями».

Мария Певчих настаивает, что девяностые должны обрести такое же значение.

Исследователи и из «Левады», и из ВЦИОМ особо отмечают: в опросах десятых годов про криминал девяностых молодежь говорит гораздо чаще, чем люди постарше. Судя по всему, тут ключевое различие между теми, кто судит о девяностых по личным воспоминаниям, и теми, кто про них только читал, слушал чужие рассказы или смотрел «Бригаду», «Жмурки» и тому подобное.

Моё личное отношение к 90-м однозначно, я эмигрировал в середине 90-х по причинам выше описанным. И это всё моя личная и наша с вами биография, история и память...